Когда она в первый раз увидела Суллу на обеде много лет назад, он поразил ее. Она никогда не видела мужчину такого красивого, сильного и сурового и вместе с тем такого… женственного, что ли. То, что она почувствовала тогда к Луцию Корнелию Сулле (и ощущала все то время, пока следила за ним, когда он ходил по Риму, собирая голоса для преторских выборов), осознавалось ею отнюдь не как плотское влечение. Ведь Далматика уже была замужней женщиной, она имела опыт полового общения, которое считала не самым важным и наименее привлекательным аспектом любви. Ее страсть к Сулле была чем-то вроде влюбленности школьницы — нечто из воздуха и ветра, а не из огня и воды. Из-за колонн и навесов она с наслаждением смотрела на него, мечтая скорее о его поцелуях, нежели о его члене, стремясь к нему в чрезмерно романтической манере. Все, чего она хотела, — это завоевать его, подчинить себе, чтобы он упал на колени у ее ног от любви к ней.
В конце концов ее муж этому воспрепятствовал, и все в ее жизни изменилось. Но только не ее любовь к Сулле.
«Ты выставляешь себя в смешном виде, Цецилия Метелла Далматика, — спокойно и холодно сказал ей тогда Скавр. — Но, хуже того, ты и меня выставила на посмешище. Весь город смеется надо мной, и это следует прекратить. Ты мечтала, вздыхала и страдала глупейшим образом по человеку, который не замечал и не поощрял тебя. Он вовсе не желал твоего внимания. Теперь я вынужден наказать его, чтобы сохранить свою репутацию. Если бы ты не помешала ему и мне, он стал бы претором — а он этого заслуживает! Таким образом, ты испортила жизнь двум мужчинам: твоему мужу и другому, совершенно невиновному человеку. То, что я не называю невиновным себя, объясняется моей слабостью, из-за которой я позволил этому унижению продолжаться слишком долго. Но я надеялся, что ты сама увидишь ошибочность своего поведения и покажешь всему Риму, что ты, в конце концов, достойная жена принцепса Сената. Однако время показало, что ты никчемная идиотка. Есть только один способ обращения с никчемными идиотками. Ты никогда больше не выйдешь из этого дома — ни по какому поводу. Ни на свадьбу, ни на похороны, ни к подругам, ни в лавку. Подруги также не будут ходить к тебе, потому что я не могу больше верить в твою скромность. Я должен сказать тебе, что ты — глупый и пустой сосуд, неподходящая жена для человека моего dignitas и auctoritas. А теперь ступай».
Разумеется, столь монументальное неодобрение не отвратило Скавра от телесного контакта со своей женой, но он был стар и старел все более, и эти случаи становились все реже и реже. Когда она родила сына, Скавр стал относиться к супруге лучше, но отказался смягчить условия заточения. И в своей изоляции, когда время ложилось на плечи, как слиток свинца, Далматика продолжала думать о Сулле и любить его. Так же незрело, всем своим девическим сердцем.
Вид обнаженного Суллы теперь не вызвал у нее сексуального желания, а только удивление и восхищение его красотой и мужественностью. И еще она осознала, что разница между Суллой и Скавром была, в сущности, минимальной. Красота и мужественность. Однако Сулла не упал на колени к ее ногам и не заплакал от любви к ней! Она не завоевала его! Он сам собирался завоевать ее. Пробить своим тараном ее ворота.
— Сними это, Далматика, — повторил он.
Она сняла ночную рубашку с готовностью ребенка, застигнутого за какой-то шалостью, а он смотрел с улыбкой и кивал.
— Ты восхитительна, — молвил он мурлыкающим голосом, шагнул к ней, проскользнул своей возбужденной плотью между ее ног и тесно прижался к ней. Он поцеловал ее, и Далматика испытала больше чувств, чем могла себе вообразить: ощущение его губ, его кожи, его рук, запах его, чистый и сладкий, как у детей, принявших ванну.
И так, пробуждаясь и взрослея, она открыла для себя измерения, в которых нечего было делать мечтам и фантазиям, а все совершалось живыми, соединившимися телами. И от любви она перешла к обожанию, физическому порабощению.
Сулле она явила то колдовство, которое он впервые познал с Юлиллой, хотя оно магически смешивалось с воспоминанием о Метробий. Он воспарил в экстатическом бреду, которого не переживал уже почти двадцать лет. «Я тоже изголодался, — подумал он с удивлением, — и даже не знал об этом! Это, оказывается, так важно, так жизненно нужно мне! А я полностью упустил это из виду».
Неудивительно было, что с того первого невероятного дня женитьбы на Далматике ничто не ранило и не задевало его глубоко: ни возгласы неодобрения на Форуме и свист тех, кто осуждал его обращение с Элией, ни злобные инсинуации таких людей, как Филипп, которые видели во всем только деньги Далматики, ни хромающая фигура Мария, опирающегося на своего мальчика, ни толчки и подмигивания Луция Декумия, ни хихиканье тех, кто считал Суллу сатиром, а вдову Скавра — соблазненной невинностью, ни горькая нотка, оставленная поздравлениями Метробия, присланными вместе с букетом анютиных глазок.
Менее чем через две недели после женитьбы они переехали в большой особняк на Палатине, возвышавшийся над Большим цирком и расположенный неподалеку от храма Великой Матери. Фрески в их доме были даже лучше, чем у Марка Ливия Друза, колонны — из цельного мрамора, мозаичные полы — лучшие в Риме, а мебель по роскоши более подходила для восточного царя, чем для римского сенатора. Сулла и Далматика хвастались столом из лимонного дерева с бесценной столешницей, на которой слои дерева создавали рисунок павлиньего глаза, поддерживаемой тумбой из слоновой кости в виде переплетенных дельфинов. Это был свадебный подарок Метелла Пия Поросенка.
Покинув дом, в котором прожил двадцать пять лет, Сулла ощутил еще одно, так необходимое ему освобождение. Ушли воспоминания об ужасной старой Клитумне и ее еще более ужасном племяннике Стихе, ушли воспоминания о Никополис, Юлилле, Марсии, Элии. И хотя с ним оставалась память о его сыне, Сулла, по крайней мере, отдалился от этого. Он больше не мог заглянуть в пустую детскую, где ему постоянно грезился призрак голенького смеющегося мальчика, скачущего к нему неизвестно откуда. С Далматикой он начал все сначала.
Риму повезло, что Сулла задержался в городе. Он давно бы уехал, если бы не Далматика. А так Луций Корнелий остался. Он мог теперь самолично проследить за своей программой облегчения долгов и обдумать пути пополнения казны. Изворачиваясь и выхватывая прибыли, где только можно, Сулла ухитрился заплатить легионам (Помпей Страбон сдержал слово и прислал очень небольшой счет на жалование) и даже выплатил часть долга Италийской Галлии. С удовлетворением он замечал, что деловая жизнь в городе постепенно возрождается.
В марте, однако, Сулла серьезно подумывал о том, чтобы оторваться от тела своей жены. Метелл Пий находился уже на юге вместе с Мамерком, Цинна и Корнут рыскали по землям марсов, а Помпей Страбон — вместе со своим сыном, но без чудесного автора писем, без этого Туллия Цицерона, — прокрадывался куда-то в Умбрии.
Но оставалось сделать еще одну вещь. Сулла занялся этим за день до отъезда, поскольку тут не требовалось принятия закона. Нужна была лишь поддержка цензоров. Однако цензоры откровенно тянули время, ссылаясь на технические ошибки при своих выборах и подстраховываясь на случай, если станет слишком жарко и благоразумие заставит их подать в отставку. Когда авгуры указали им на необходимость провести некий незначительный обряд, они отказались сделать это.
— Принцепс Сената, отцы-основатели! Сенат стоит перед кризисом, — молвил Сулла, по своему обычаю неподвижно стоя рядом с креслом. Он вытянул вперед правую руку, в которой держал свиток. — Здесь у меня список тех сенаторов, что никогда больше не посетят эту палату. Они мертвы. Их около сотни. Большая часть из этой сотни имен принадлежит заднескамеечникам, которые не требовали особых отличий в этой палате, не выступали и разбирались в законах не больше, чем полагалось каждому сенатору. Однако здесь есть и другие имена — имена людей, которых сейчас нам остро не хватает, поскольку они были председателями судов, специальными судьями и третейскими судьями, составителями законов, законодателями, магистратами. Им еще не найдена замена! И я не вижу способа найти ее! Напомню их имена: цензор и принцепс Сената Марк Эмилий Скавр, цензор и великий понтифик Гней Домиций Агенобарб, консуляр Секст Юлий Цезарь, консуляр Тит Дидий, консул Луций Порций Катон Лициниан, консул Публий Рутилий Луп, консуляр Авл Постумий Альбин, претор Квинт Сервилий Цепион, претор Луций Постумий, претор Гай Косконий, претор Квинт Сервилий, претор Публий Габиний, претор Марк Порций Катон Салониан, претор Авл Семпроний Азелион, эдил Марк Клавдий Марцелл, народный трибун Квинт Варий Север Гибрид Сукрон, легат Публий Лициний Красс Младший, легат Марк Валерий Мессала.